Я думала, что до утра проплаваю в это бескрайней луже, чувствуя себя подбитым айсбергом Титаником. Правда ко дну идти мне не придется, ибо слишком большой из меня Титаник, для столь малого Атлантического океана. Тем не менее, мои попытки встать едва ли могли окончиться успехом в ближайшие минут пятнадцать точно. Но когда над моей головой раздался женский голос, я словно увидела ангела-спасителя, который протягивал мне руку и молчаливо обещал скорое спасение моего тела из адской лужи.
- Спасибо тебе Господи за ниспосланную помощь…
- Как же Вас так угораздило? – хороший, кстати, вопрос, ответ на который, наверное, знали только высшие силы и алкоголь, что бурлил во мне.
Что-то лепеча себе под нос, сама того не разбирая, я попыталась встать. Это была катастрофа глобального масштаба! Что по сравнению с этим было глобальное потепление или голод в Африке?! Моя спасительница, мой луч надежды, мой свет в оконце буквально в ту же минуту оказалась рядом со мной и хлопала ресницами. Если сказать, что у меня был приступ смеха, это ничего не сказать. Это была настоящая истерика. Уткнувшись лицом в руку, я смеялась и даже усиленные попытки остановиться при виде новоиспеченной барахтающейся соседки, были тщетны. Ну вот, еще одно судно потерпело крушение и отчаянно боролось за существование под звездным небом Амстердама.
Очередные принятые попытки подняться на ноги окончательно выбили меня из сил и я, вытянув свои усталые конечности, просто разлеглась посреди лужи. А ведь погода становилась всё приятнее, не считая конечно того, что вся моя одежда была мокрая насквозь. После такого, мне в течение года точно не взбредет пить алкоголь, по крайней мере, до такого состояния. Это хорошо, что в  округе никого не было, а то на следующий день, мы с моей подругой по несчастью стали бы звездами интернета, чего совсем не хотелось. В какой-то момент, уже хотелось сдаться и позвонить отцу, но представив его лицо, я предприняла отчаянную попытку встать и каким-то чудесным образом оказалась на коленях. Грязная, лохматая и мокрая, будучи похожей на собаку, которую хозяева забыли пустить домой во время сильного дождя, я осмотрела гореспасительницу.
Судя по всему, девушка и сама была навеселе, отчего её глаза сверкали, а движения были расплывчатыми и неуверенными, словно её руки и ноги хотели делать одно, а мозг приказывал совсем другое. Она также отчаянно пыталась встать и я, как и она пару минут назад, ринулась ей помогать. Это была плохая идея. Теперь мы опять, обе, барахтались в луже, скрипя зубами и бормоча ругательства на весь белый свет и даже несчастную вселенную. Кое-как, молитвами всех бабушек на свете, две мокрые курицы оказались на коленях, тяжело дыша и торжествующе обмениваясь взглядами.
- Эстер, - протянув руку девушке, я представилась, ведь именно этого сейчас не хватало нашей ситуации, знать имена друг друга.
Алкогольный туман отступал от моего, не в меру активизировавшегося, мозга и понятие самой ситуации приводило меня то в шок, то в очередной приступ смеха. Качая головой, осматривая пучину лужи, я недовольно жала плечами. Это же надо было иметь такой день, чтобы так напиться в одиночку, не считая отражения в мониторе, а потом устраивать заплыв в вольном стиле в столь мелком… кхм… водоеме. Потирая лоб, я морщилась и, оглядывая улицу, пыталась сообразить, где вообще нахожусь. К моему дикому удивлению, буквально через пару улиц был мой дом. Молясь всем богам, которых я могла только вспомнить, просила лишь о том
, чтобы меня никто из знакомых не увидел.
- Вот проклятье, - возобновив попытки встать на ноги, я опять ругалась, в этот раз уже на себя – ван дер Берг, ты ходячий апокалипсис! Гром, среди ясного неба! Петарда в унитазе! Как же тебя угораздило так напиться. Месяц… нет, год без алкоголя.

Сказать, что Стэн ненавидел Ясмин – значит не сказать ничего, по сути. Ясмин – это сущая стерва, язва и вообще тварь, каких свет не видывал. Собственно, по мнению Стэна, суками были все бабы, которых его драгоценный братец приводил домой. Или не приводил домой, чтобы не попасть под «шквал эмоций, который мой мелкий брат снова может учудить». Да, так вот, по мнению Стэна ни одна из очередных пассий Себастьяна не была его достойна и вообще не имела никакого права находиться с ним рядом, потому что… просто потому, что Себастьян всецело принадлежал Стэну.
Стэн ненавидел всех баб Себастиана. Но Ясмин… Ясмин была особенной. Хотя бы потому, что она тоже очевидно ненавидела Стэна и всяко пользовалась моментами, когда Себастиана не было дома, чтобы оскорбить, унизить или фигурально полить дерьмом такое нежное и ранимое создание, как Стэн. Он же сам, в свою очередь, свою нелюбовь выражал лишь в еженедельных истериках, начавшихся с момента, когда Ясмин въехала в их с Себастианом квартиру, да мелких пакостях типа пищевого красителя в шампуне или соуса васаби в фисташковом мороженом. Ничего криминального, вовсе нет. Он даже ни разу не подмешивал ей тяжёлые наркотики в выпечку, хотя мог… например тогда, когда сам начал баловаться и впервые надыбал ДМТ через Оливера. То есть, нет, он вовсе не принимает тяжёлые наркотики. И тем более не собирается делиться… в смысле, ему и делиться-то нечем, на самом-то деле! Но с Ясмин он бы ничем не стал делиться. Особенно он не намерен делиться с ней братом. Но печаль в том, что у самого Себастиана на этот счёт совсем другие планы и взгляды.
Что же касается Патрика, то тому вроде как бы и наплевать на происходящее вокруг, пока Стэн регулярно даёт и не оставляет своего бойфренда без внимания, что постоянно делает с самим Стэном Себастиан. К слову то, что делает со ним Себастиан, Стэну категорически не нравится, его это печалит, он ревнует, он депрессует и… и ещё он пьёт, курит, находит себе приключений на задницу и другие части тела, которые не жалко. Как показала практика – не жалко ему ничего. Это же Стэн!
Этот день начинается, как и все остальные – с мысли о том, что сегодня ему придётся воевать с Ясмин, потому что Себастиан и Патрик уходят на работу с самого с ранья, а эта сука, в смысле баба брата, как и Стэн, нежится в постели до полудня, а то и больше. Нет, Стэн вовсе не безработный, просто он работает в кофешопе мальчиком на побегушках, и смены у него не нормированные. По сути, он припирается на работу только когда Оливер звонит ему и требует немедленного появления его божественной «пидорской задницы» на месте. Вообще, у Стэна есть мечта – открыть собственный очередной в Амстердаме гей-клуб, вот он и копит на свою мечту, работая то кассиром, то официантом, то посудомойкой. Просто так случилось, что мечты в этой семье сбываются у всех, кроме него – отец, вон, влиятельная и известная личность, мать тоже не отстаёт, братец, сволочь, идёт в сторону своей цели и всячески преуспевает, карьеру строит, матьего. А Стэн? Стэн как белая ворона. Мало того, что пидарас и наркоман (no, he's not!), так ещё и безответно влюблён в свою точную копию и не хочет ею делиться. Жизнь прекрасна, ёпта.
Так вот день, к счастью, начинается гораздо лучше, чем ожидалось, потому что если бы Ясмин была дома в тот момент, когда Стэн проснулся, то кухню-гостиную не миновала бы война. А так – Стэн остался тихо сам с собою на весь день, предоставленный только себе, своим мечтам и надеждам, которым, к сожалению, не суждено было сбыться. Поэтому, недолго думая, он собрался и ушёл в кофешоп. Даже если он там был не нужен. Стены пустого дома слишком сильно давили на и без того натянутые и оголённые нервы.
Так что ничего нет удивительного в том, что домой он возвращается слегка… более радостным, чем уходил. Жизнь действительно заиграла новыми красками, коих в Амстердаме было полно и без приёма наркоты, но это ведь какие-то мелочи жизни. Сейчас Стэн чувствовал себя правильно, хорошо, он парил на лучах любви ко всему миру, может быть, он бы даже вытерпел Ясмин в своей компании… несколько секунд, но всё же.
Он принял душ, переоделся в домашнюю одежду, включил телек и уселся на диван – расслабляться и улетать в радужную страну. Он знал, что способен сейчас на подвиги, он мог бы свернуть горы или шею этой суке, покорить любую вершину, выпить море! При условии, что очереди в сортир не будет. Он даже готов был пойти к Себастиану на работу, признаться ему в любви и простить ему всех его баб. Впрочем, от этого великого подвига Себастиан спасает себя, приперевшись домой. Стэн безмерно счастлив его видеть. Его одного. В их квартире. Слишком давно такого не было, только они двое.
– Тебе взять? – спросил Себастиан про пиво, и Стэн кивнул. Затем понял, что на него, наверное, не смотрят вовсе, поэтому согласился вслух.
Затем братец начал в красках рассказывать о том, что у него на работе творится, и уже спустя несколько минут, где-то на середине рассказа, Стэн обнаружил себя ржущим в голос на полу, бутылка пива, принесённая братом, бережно отставлена им же, от греха подальше.
Когда Себастиан начал демонстрировать собственное ранение, у Стэна пропало всё желание смеяться, не потому, что ему стало страшно за брата, он знал, что тот – крепкий орешек, и что с ним ничего не случится даже если он сам попытается что-либо сделать. Просто Стэн вспомнил другой раз, когда на этой самой руке у Себастиана была повязка. Только тогда это была повязка на тату, которую Себастиан сделал по требованию Стэна. Сейчас рисунок разросся по всей руке, и это неизменно вставляет Стэна как сильный наркотик.
Из дурмана и мыслей о всяком Стэна вывел вопрос Себастиана про Ясмин, и настроение тут же испортилось. Он пожал плечами, взял на вооружение идею сделать куклу Вуду Ясмин и сжить её с этого света и просто взял пиво и сделал несколько внушительных глотков, отчего то чуть не полилось через нос.
– Я твою ведьму с утра не видел, – спокойно отозвался Стэн, перестав кашлять и мысленно прощаться с жизнью. Умереть, подавившись пивом в самом расцвете лет никогда не входило в его планы по захвату вселенной. – И мой день сегодня однозначно не такой насыщенный, как у тебя. Встал, сходил на работу, вернулся, ты припёрся, всё отлично.
Он понятия не имеет, с чего вдруг только что бывшее «ялюблювесьмирособенномоегобрата» настроение за секунду сменилось этим «жизньдерьмо» состоянием и желанием уйти и надраться, дать себя выебать какому-нибудь качку в гей-баре, и потом на следующий день не помнить его рожу, имя и что вообще что-то было.